Большой, маленький - Страница 6

Она задумалась, а потом нежно повторила:

— Здесь…

— А причем здесь я? — запинаясь проговорил я. — Ты сказала, что кто— то сказал тебе…

— Спак, — ответила она, — или кто-то такой…

Она придвинулась ближе и он постарался придать своему лицу выражение заинтересованности.

— Но ведь Спак — собака, — сказал он.

— Да. — Ему показалось, что у нее пропало желание продолжать разговор. Она взяла свою ложку и принялась изучать все ее вогнутости и выпуклости, а потом медленно положила на стол и отодвинула в сторону. — Или кто-то такой…, — повторила она. Ну, впрочем это неважно.

— Подожди, — сказал он.

— Это продолжалось всего минуту, пока мы стояли там. Я подумала, — осторожно сказала девушка, не глядя на него, — я подумала, что Спак сказал… — Она посмотрела на Смоки. — В это трудно поверить, не правда ли?

— Ну, да, конечно. В это трудно поверить.

— Я и не думала, что это сбудется. Во всяком случае, не с тобой.

— Почему не со мной.

— Потому что, — сказала она, сжимая ладонями щеки. Ее лицо стало печальным и даже разочарованным. — Потому что Спак говорил именно о тебе.

ПРИТВОРСТВО

Возможно, этот трудный вопрос вырвался у Смоки потому, что ему нечего было сказать в тот момент, а может быть, потому, что он весь не выходил у него из головы.

— Да, — повторила она, не отнимая рук от пылающих щек и с какой— то новой улыбкой, озарившей ее лицо, как утренняя радуга на западе. Снег валил все сильнее. В неясном свете городских фонарей снежинки залетали даже на подоконник, где они сидели. Упругие белые звездочки падали им за воротники — отопление в отеле не работало, — а они все говорили. Им не хотелось спать.

— О чем ты говоришь? — спросил он.

Она засмеялась, сплетая пальцы рук. Он почувствовал какое-то непривычное головокружение, такого чувства он не испытывал со времени полового созревания. Это удивляло его, но это было именно так. Чувство так переполняло его, что он ощущал трепет от головы до кончиков пальцев. Ему даже казалось, что если бы он в тот момент мог взглянуть на себя, то увидел бы, что его пальцы светятся. Все было возможно.

— Это притворство, не так ли? — сказал он, а она с улыбкой оглянулась на него.

Притворство. Когда он был еще ребенком, то вместе с другими мальчишками они находили разные предметы — горлышко бутылки темно-коричневого цвета, потускневшую ложку, заостренный камень, напоминающий наконечник древнего копья — тогда, в детстве, они убеждали друг друга, что все это было очень древним. Это было давно — еще когда был жив Джордж Вашингтон. Даже раньше. Все это представляло собой большую ценность. Они убеждали в этом друг друга, потому что хотели в это верить и в то же время, они скрывали истину сами от себя; это тоже было похоже на притворство, только другого рода.

— Посмотри, — сказала она, — это все должно было случиться и я знала об этом.

— Но почему? — спросил он с восторгом и сладкой мукой. — Почему ты так уверена?

— Потому что это сказка, а сказки сбываются.

— Но я не знаю об этом.

— Люди в сказках всегда не знают, но все-таки это так.

Однажды зимней ночью, когда он был еще мальчишкой и учился в пансионе со своим другом, который был ему почти как брат, он первым заметил вокруг луны какой-то круг. Он уставился на него, чувствуя как леденеет внутри. Круг был широким, в полнеба и в мальчике росла уверенность, что это было не что иное, как конец света. Он с содроганием ждал в ночном дворе, что ночь разразится апокалипсисом, осознавая в душе, что этого не может быть: ничто в мире не предвещало этого и не стоило так удивляться. Той ночью он мечтал о Небесах. Небеса были для него, как темный восхитительный парк, маленький и радостный; ему казалось, что по небу проезжает сквозь мрачную арку колесница и отправляется в вечность на радость всем верующим. Он очнулся от своего видения с облегчением и никогда больше не верил в свои молитвы, хотя продолжал читать их для своего брата без затаенной обиды. Он мог бы рассказать ей об этом, если бы она попросила, но она промолчала.

— Волшебная сказка, — сказал он.

— Я догадалась, — сонно проговорила она. Девушка взяла его руку и положила на свои плечи, — я догадалась, если хочешь знать.

Он знал, что ему придется поверить, чтобы идти к ней; он знал, что если он поверит, ему придется идти, даже зная, что это притворство. Он обнял ее и провел рукой по ее длинному телу, а она с легким стоном прижалась к нему. Он прислушивался к себе, ожидая, что появится то старое желание, которого он давно не испытывал. Если она пошла на это, он не хотел отставать, ему захотелось всегда ощущать ее близость.

КОРОТКАЯ ИЛИ ДЛИННАЯ ЖИЗНЬ

Майским днем в Эджвуде Дэйли Алис сидела в гуще леса на гладком валуне, выступающем из довольно глубокого пруда. Пруд располагался в неглубоком ущелье среди нагромождения камней и был образован невысоким водопадом. Струи воды, стремительно неслись по ущелью и, ныряя в пруд, вели свой нескончаемый разговор, впрочем не лишенный интереса. Дэйли Алис прислушивалась к журчанию струй, хотя она уже слышала это много раз. Она была очень похожа на девушку с этикетки бутылки с содовой водой, хотя и была не так нежна и без крыльев.

— Дедушка Траут, — позвала она, обращаясь к пруду и снова повторила, — дедушка Траут.

Она подождала еще немного и, увидев, что ничего не произошло, взяла два маленьких камешка и опустив их в воду, постучала ими друг о друга. Звук под водой был похож на отдаленные выстрелы и звучали дольше, чем на открытом воздухе. Откуда-то из заросшей травой расщелины выплыла огромная белая форель-альбинос, без единого пятнышка, с розовыми глазами — огромными и торжественными. Непрекращающийся шум падающей воды, казалось, заставляет форель вздрагивать, а ее огромные глаза или мигали или дрожали от слез. Она уже не впервые задавала себе вопрос: могут ли рыбы плакать? Когда ей показалось, что рыба внимательно слушает ее, она начала рассказывать форели о том, как она приехала в Город и встретила этого человека в доме Джорджа Мауса и как она сразу поняла, или, по крайней мере очень быстро решила, что это был тот, кто был предназначен ей. Во всяком случае, ей казалось, что именно о нем говорил ей Спак когда-то давно.