Большой, маленький - Страница 78


К оглавлению

78

— Как насчет этих лекций? — спросил кто-то прерывая течение ее мыслей.

Она холодно посмотрела на говорившего.

— Боже мой. Ведь вы же все их переписали. Разве я этим должна заниматься? Вы умеете читать? — Она немного помолчала, удивляясь сама себе и раздумывая, не было ли ее презрение просто маской, чтобы скрыть собственную неудачу в преследовании добычи.

— Когда он говорит, — сказала она более кокетливо, — они слушают. Вы знаете все, что он говорит. Он использует все, чтобы дойти до каждого сердца. Надежда, надежда без границ. Всеобщее чувство. Он может вызвать слезы. Но это могут многие. Я думаю… — ей показалось, что она нашла более-менее подходящее определение, — я думаю, что он не совсем человек. Я думаю, что каким-то образом мы имеем дело не с человеком, а с географическим справочником.

— Понятно, — сказал один из членов клуба, расчесывая усы розово— серого цвета в тон его галстуку.

— Нет, вы не понимаете, — ответила Хоксквилл, — потому что я сама ничего не понимаю.

— Чихать на него, — вмешался другой.

— Хотя его лекции не вызывают у нас возражения, — сказал третий, доставая из портфеля стопку бумаги. — Стабильность. Бдительность. Приемлемость. Любовь.

— Любовь, — раздался голос, — все на свете проходит. Ничего не может быть вечным, все проходит. — Его голос задрожал. — На земле нет ничего сильнее любви. — Он разразился странным всхлипыванием.

— Хоксквилл, — сказал кто-то, — мне кажется я вижу на серванте какие— то графинчики.

— В одной из них бренди, — ответила Хоксквилл, — а в другой ржаное виски.

Они успокоились, потягивая бренди и объявили собрание закрытым и оставили ее дом в еще большем замешательстве чем то, которое они чувствовали с тех пор как общество, невидимой опорой которого они себя считали, начало превращаться в больное и потерянное.

КАРТА ЗВЕЗДНОГО НЕБА

Когда она провожала их, ее слуга стоял в прихожей, уныло созерцая бледное пятно рассвета, проникающего сквозь стеклянную дверь. В душе она сетовала на свое состояние. Серая полоска зари становилась шире, бросая отсвет на недвижимого слугу и казалось, гасила живой блеск в ее глазах. Она подняла руку жестом, которым египтяне благословляют или отсылают слуг; ее губы были сжаты. Когда Хоксквилл пошла наверх, уже наступил день и каменный слуга, как она называла эту древнюю статую, снова превратился в мрамор.

Хоксквилл прошла четыре пролета по длинной лестнице внутри высокого узкого дома /это было ежедневное упражнение, которое должно было укреплять силы ее сердцу/, и подошла к маленькой двери на самом верху дома, где ступеньки резко сужались и спускались вниз. Она слышала внизу шум моторов, стук дверей и чувствовала, как постепенно успокаивается. Она открыла дверь. За дверью разливался неяркий дневной свет. Она бросила взгляд на свои старые квадратные наручные часы и наклонилась чтобы войти.

О том, что этот городской дом был одним из трех в мире оборудован полным комплектом оригинальной космической оптики в более-менее рабочем состоянии, Хоксквилл узнала еще до того, как она купила его. Ей доставляло удовольствие думать, что ее дом вмещал в себя такой огромный металлический талисман. Но она не могла воспользоваться им. Она не смогла много узнать о создателе космической оптики так же, как не знала, для чего все это предназначалось. Кое-что из того, что она не знала, ей удалось прочитать в книгах и поэтому теперь, когда она наклонилась, чтобы войти в крошечную дверь, она вошла не просто в помещение, перед ней раскинулся космос во всей своей красе.

Хотя Хоксквилл настроила телескоп так, чтобы можно было рассматривать небо, все-таки было видно не очень хорошо. Она прильнула к окулярам и попыталась найти на небе известные ей знаки Зодиака. Только переменчивые небеса давали реальную картину времени, они отражались в мощном сознании Ариэль Хоксквилл, которая хорошо знала, какое это было время. Все эти приборы, которые окружали ее, были в конце концов, грубой карикатурой, хотя и очень забавной. Действительно, думала она, усаживаясь на зеленой плюшевой табуретке в центре Вселенной, очень забавно. В теплых лучах зимнего солнца она расслабилась и пристально посмотрела вверх: голубая Венера с красно-оранжевым Юпитером; круглоликая Луна, склонявшаяся к горизонту; крошечное кольцо молочно-серого Сатурна, который только появлялся на небесном склоне. Восходящий Сатурн был очень подходящ для медитации, которую она должна провести.

Постепенно она почувствовала, что ее мысли приходят в порядок, так же, как телескоп делал ясным и близким сиянье далеких звезд. Огромное сооружение приняло на себя часть ее проблем, связанных с Расселом Эйдженбликом. Она почувствовала невиданную ранее страсть к работе, это было задание, которое потребовало большого напряжения всех ее сил, более того — это было очень важно для нее самой; это нечто, что заставляло ее идти дальше, нырять глубже, думать усерднее. Все это было в картах. Хорошо. Она посмотрит.

II

Сначала Оберона разбудило мяуканье кошки.

— Покинутый ребенок, — подумал он и снова погрузился в сон. Сквозь дремоту он услышал блеянье коз и хриплый, придушенный крик петуха. — Проклятые животные, — громко выругался он и собрался снова заснуть, но вспомнил, где он находится.

Неужели он действительно слышал крики петуха и коз. Нет. Это сон; наверное, ему приснились звуки просыпающегося города и ему все это показалось. Но в это время снова закукарекал петух. Завернувшись в одеяло — в библиотеке было страшно холодно, а огонь в камине давно погас — он подошел к окну и посмотрел вниз, во двор. Джордж Маус только что вернулся, закончив продажу молока; на нем были высокие черные грубые ботинки, а в руках он нес бидончик с парным молоком. Оберон смотрел вниз на старую ферму.

78