Большой, маленький - Страница 94

Когда он побежал к рощице, Лайлек нигде не было. Он не представлял, где ее искать, иго охватила паника; взгляд, который она бросила на него, прежде чем войти в лес, был очень похож на прощальный. Он слышал голос деда, который звал его и осторожно шагнул вперед. Он вступил в буковый лес и перед ним раскрылись десятки тропинок, по которым она могла ускользнуть…

Он увидел ее. Она спокойно вышла из-за дерева с букетиком лесных фиалок и оглядывалась в поисках новых цветов. Она даже не посмотрела на него, а он стоял сконфуженный, точно зная, что она убегала от него, хотя теперь она даже не подавала вида, а потом она снова пропала — она попросту перехитрила его, оставаясь на месте и заставив поверить, что собирала цветы. Одним прыжком он подскочил к тому месту, с которого она исчезла, но он уже знал, что теперь она по— настоящему пропала, и автоматически повторял: «Лайлек, не уходи!»

Лес, в котором она скрылась, был густым и колючим, там было темно, как в церкви, и между деревьями не было видно ни одного просвета. Он побрел почти вслепую, спотыкаясь и цепляясь за колючки. Очень быстро он оказался в глубине самого настоящего леса, в каком ему никогда раньше не приходилось бывать. Это выглядело так, как если бы он проскочил через дверь, не заметив, что она открыта, и покатился вниз с чердачной лестницы.

— Нет, — кричал он, совсем заблудившись, — не уходи! — Его голос был властным /он никогда прежде не обращался к ней так/, он звучал так, что она не могла не откликнуться. Но ответа не было. — Не уходи, — снова повторил он, но на этот раз его голос уже звучал не так властно. Ему было страшно в темноте леса и он чувствовал себя таким обездоленным, что его юная душа разрывалась на части от горя. — Не уходи. Пожалуйста, Лайлек! Не уходи. Ты единственная тайна, которая когда-нибудь была в моей жизни.

Издали на него сверху вниз смотрели какие-то огромные, безмолвные, не очень-то взволнованные, но весьма заинтересованные существа; они смотрели на него, такого маленького, неожиданно и стремительно появившегося среди них. Они уперлись руками в свои громадные колени, они изучали и рассматривали его. Один из них прикоснулся к его губам; они молча наблюдали, как он спотыкается об их пальцы; они своими огромными руками закрывали ему глазами с улыбками слушали, как он кричит, видели его горе; а Лайлек не могла этого видеть.

ДВЕ КРАСАВИЦЫ-СЕСТРЫ

«Дорогие родители, — писал Оберон, отстукивая двумя пальцами на старой машинке, которую он раскопал здесь, в спальне, — зима здесь, в городе обещает стать настоящим испытанием. Я рад тому, что она не может продолжаться вечно. Сегодня температура — 25 градусов, а вчера снова шел снег. Я не сомневаюсь, что у вас еще хуже, ха-ха!» Выделив курсивом это мальчишеское восклицание, он остановился, а потом продолжил.

«Я уже дважды встречался с мистером Пети из компании «Пети, Смилдон и Руфь», дедушкиными поверенными, как вам известно, и они были так добры, что выделили мне небольшой аванс в счет наследства, но не очень большой и они пока не могут сказать, сколько еще времени займет все дело. Но я уверен, что все закончится прекрасно».

На самом деле, он вовсе не был так уверен! Более того, он был разъярен, он кричал на секретаршу мистера Пети, которая казалась ему автоматом и чуть не запустил в нее чек на ничтожно малую сумму. Но в письме он не мог этого написать и сжав зубы и не находя себе места, он был не в состоянии сделать подобного признания. В Эджвуде все было прекрасно, и здесь тоже все было прекрасно. Все было прекрасно. Он начал с новой строки.

«Я уже почти износил туфли, в которых приехал. Ох, уж эти городские улицы! Вы, наверное, знаете, что здесь вещи очень дорогие и не очень качественные. У меня в шкафу есть пара высоких ботинок, не могли бы вы их выслать мне. Они не очень модные, но большую часть времени я собираюсь работать здесь, на ферме. Зимой здесь тоже много работы: почистить, загнать скотину и так далее. Джордж ужасно смешон в своих галошах, но он очень добр ко мне и в благодарность я готов работать до мозолей. Здесь живут и другие милые люди. «Он остановился, как будто собирался перепрыгнуть через пропасть, пошевелил пальцем. Лента в машинке была старая, выгоревшего коричневатого цвета, бледные буквы прыгали, как пьяные выше и ниже строки, но Оберону не хотелось писать Смоки своим школьным почерком — это уже устарело и он давно уже забросил свои шариковые ручки и другие принадлежности. Теперь, насчет Сильвы, что же написать? Мысленно он пробежался по всем обитателям старой фермы. Ему не хотелось идти таким путем. «Две сестры красавицы из Пуэрто Рико тоже являются постоянными обитателями старой фермы». И какого черта он это сделал? Не говори им ничего. Он откинулся на спинку стула, потеряв всякое желание продолжать; в этот момент в дверь спальни постучали и он перевернул страницу, чтобы закончить письмо позже /хотя он никогда не сделал этого/ и подошел к двери — для этого ему достаточно было шагнуть два раза своими длинными ногами — чтобы впустить двух прекрасных сестер пуэрториканок, которые принадлежали ему, только ему.

Но в дверях стоял Джордж Маус. /Оберон скоро научится узнавать, когда приходит Сильви, потому что вместо того, чтобы постучать, она скребется или легонько барабанит в дверь ногтями; при этом возникает звук, как если бы некрупное домашнее животное просилось в помещение/. Через руку Джорджа было переброшено его старое меховое пальто, на голове была немыслимая старомодная женская шляпа, а в руках он держал две хозяйственные сумки.