Большой, маленький - Страница 18

Они прошли по аккуратно выложенной камнем дорожке, повернули направо и оказались на другой дорожке.

— Мне бы не хотелось совать нос в чужие дела или расстроить вас этим разговором, но меня очень интересует ваш опыт, о котором говорил ваш отец. Поверьте, это всего лишь любопытство.

Она ничего не ответила. Единственное, что она могла сказать, что в любом случае, все было кончено. В эту минуту ее сердце стало огромным и его заполнила пустота. Казалось, он чувствовал это, и легко сжал ее руку.

— Другими словами, — мечтательно протянул он, — миры других миров.

Он увлек ее к одной из маленьких скамеечек, стоявших у живой изгороди, увитой жимолостью.

— Ну, — начала девушка, — все эти идеи о разных мирах и все такое это папины идеи. Я не знаю.

— Но вы были там.

— Папа говорит, что да. — Она скрестила ноги и прикрыла старое не отстирывающееся коричневое пятно на светлом муслиновом платье сплетенными пальцами рук. — Вы знаете, я никогда не думала об этом. Я только… только рассказала ему обо всем, что случилось со мной, потому что я надеялась поднять ему настроение. Я хотела сказать ему, что все будет хорошо, что все волнения и тревоги были частью сказки, которую я выдумала. Это была моя выдумка.

— Выдумка?

Она стала более осторожной.

— Я хотела сказать, что я никогда не думала, что такое случится. Уйти из дома, оставить… — Она чуть не сказала «оставить их», но с того вечера в теософском обществе она решила больше не говорить о НИХ. Она бы не хотела потерять ИХ.

— Мисс Брэймбл, — сказал он, — я не буду преследовать вас, так же как и не хочу поддерживать вашу… вашу выдумку.

Это была неправда. Он был увлечен. Он должен узнать это, узнать ее сердце.

— Не тревожьтесь. Вам нужно отдохнуть.

Он махнул рукой в сторону кедра, который он посадил на ухоженной лужайке. Шум ветра в его кроне был похож на детское бормотание.

— Здесь безопасно.

Несмотря на то, что она чувствовала себя принужденно, ее внезапно охватило нечто, похожее на безмятежность. Если она совершила ужасную ошибку, рассказав отцу о НИХ, если это разгорячило его мозг и заставило пуститься в странствия с дочерью по дорогам, подобно двум странствующим проповедникам или цыганам с танцующим медведем, превратило их жизнь в сумасшедшее представление, а отца не оставляла навязчивая идея выступления в лекционных залах различных обществ, тогда действительно самым лучшим выходом было отдохнуть и постараться забыть. Это было даже лучше, чем они могли ожидать, только…

Она встала беспокойная, непримиримая и пошло по светящейся дорожке по направлению к небольшим подмосткам, которые выступали из-за угла дома. Она слышала, как он говорил ей вслед:

— Я построил это для тебя. Это действительно так.

Она прошла под арками и повернула за угол флигеля, поддерживаемого простыми колоннами, и перед ней раскрылся вид, напоминающий украшенное цветами любовное послание. Она засмеялась — в первый раз с того времени, как за ней закрылась калитка их сада.

Он почти бегом приблизился к ней, посмеиваясь над ее удивлением. Он снял с головы соломенную шляпу и, забросив ее за спину, начал с воодушевлением говорить о доме и о себе самом; его крупное лицо было очень выразительным, его переполняли эмоции.

— Не обычный дом, нет, — он засмеялся, — здесь нет ничего обычного. Вот это, например. Сначала здесь был обычный огород. Что люди сажают на огородах? Но я заполнил его цветами. Повару не нужен сад, а садовник — великий мастер по разведению цветов — говорит, что не умеет ухаживать за помидорами… — Концом своей бамбуковой трости он указал на небольшую, аккуратную насосную станцию.

— Вот эту полезную вещь однажды мои родители установили в саду, — он указал на буйные заросли розового алтея, который, переплетаясь с виноградной лозой почти совсем скрывал веранду.

— Шток-роза, — сказал он, подводя ее поближе полюбоваться растением, вокруг которого кружили шмели. — Некоторые думают, что шток-роза — это сорняк. Но только не я.

— Осторожно здесь, берегите головы! — раздался где-то над ними резкий с ирландским акцентом голос. Горничная на верхнем этаже здания распахнула окно и трясла пыльную щетку.

— Она замечательная девушка, — сказал Дринквотер, указывая на нее пальцем, — замечательная девушка…

Он снова задумчиво посмотрел на Виолетту, а она на него, а пылинки летели сверху и в лучах солнца блестели, как золото Данаи.

— Мне кажется, — серьезно сказал он, раскачивая за спиной свою бамбуковую трость, как маятник, — мне кажется, что вы смотрите на меня, как на старика.

— Вы имеете в виду, что Вы так думаете.

— Нет… Я не знаю. Положим, не старик…

— Но вам кажется, вы думаете…

— Я имел в виду, что я думаю…

— Вы хотели сказать «я догадываюсь», — сказала она, переступая своими ногами и сгоняя с цветка бабочку.

— Американцы всегда говорят «я догадываюсь», не так ли?

Она, дурачась, заговорила низким голосом, изображая неотесанного деревенского парня:

— Я догадываюсь, что пора вести коров на пастбище.

Она наклонилась к цветку и он наклонился вместе с ней. Лучи солнца упали на ее обнаженные руки и, как бы для того, чтобы помучить ее, сад наполнился жужжащими и попискивающими насекомыми.

— Ну, — сказал он и она почувствовала внезапную дерзость в его голосе. — Я догадываюсь… я догадываюсь, что люблю вас, Виолетта. Я хочу, чтобы вы оставались здесь всегда. Я догадываюсь…