— Это новые возможности, — сказала Нора, — новые знакомства и удивительные события.
— Хорошо.
Пятерка треф заняла свое место в полукруге, который выкладывала Виолетта. Карты были разложены перед ней шестью равными кучками, она выбрала одну и перевернула ее — это был Спортсмен.
В картах Виолетты было не все понятно другим людям. Как и в обычной колоде, там были свои козыри, но все, что было нарисовано на картах было совершенно иным. Смерть, Луна, Возмездие — все это имело определенное значение, но что означало изображение Спортсмена?
Как и все остальные, он был нарисован на ее картах — с нечеловечески развитой мускулатурой, в нелепой позе — с вытянутыми носками и упираясь руками в бедра. Он казался одетым слишком нарядно для той прогулки, на которую он собирался: его штаны выше колен были перевязаны лентами. На нем был жакет с разрезами по бокам и венок увядших цветов на полях шляпы, через плечо была переброшена удочка. В руках он держал что-то похожее на плетеную корзинку для рыбы и что-то еще — она не могла понять, что именно. Собака, страшно похожая на Спака спала у его ног. Эту карту дедушка назвал Спортсменом. Под картинкой большими римскими буквами была подпись: «РЫБОЛОВ».
— Итак, — произнесла Виолетта, — новые свершения, хорошие времена или какие-то приключения вне дома для кого-то. Очень хорошо.
— Для кого? — спросила Нора.
— Мы прочитаем, на кого это распространяется.
— Все выходит так хорошо, — сказала Нора, давай скажем, для кого эта карта.
— Август.
Бедный Август, для него был приготовлен хорошенький сюрприз.
— Ладно.
Но прежде, чем Виолетта повернула следующую карту, Нора сказала:
— Подожди. С этим не следует шутить. Я хочу сказать, что, если это не для Августа, что, если следующая карта покажет что-нибудь ужасное. Не будем ли мы сами беспокоиться, что это действительно может произойти?
Она бросила взгляд на сложный рисунок карт, впервые ощутив страх перед их властью.
— А они всегда говорят правду?
— Я не знаю. — Виолетта перестала раскладывать карты. — Нет. Не для нас. Я думаю, что они могут только предсказать, что может случиться с ними. Ну и хорошо, мы сможем обезопасить себя, не так ли?
Нора промолчала. Она верила Виолетте. Она верила, что Виолетта знает такое, о чем она даже не догадывается, но она никогда не чувствовала себя защищенной.
— В жизни иногда бывают просто какие-то потрясения, — сказала Виолетта, и если карты предупреждают об этом, я им не верю.
Внизу, у входной двери раздался звонок. Нора вскочила на ноги.
— Кто бы это мог быть в такое время? — сказала Виолетта, собирая карты.
— Я не знаю, — ответила Нора. Она быстро подскочила к зеркалу, взбила свои пышные золотистые волосы и одернула блузку. — Может быть, это Гарви Клауд, он говорил, что зайдет вернуть книгу, которую я давала ему.
Она перестал суетиться и вздохнула как бы досадуя на то, что им помешали.
— Думаю, мне следует пойти посмотреть.
— Да, — задумчиво сказала Виолетта, — ступай, посмотри. Мы продолжим в другой раз.
Но когда, спустя неделю, Нора попросила Виолетту заняться гаданием снова и Виолетта открыла ящик, где хранились ее карты, их там не оказалось. Нора утверждала, что не брала их. Они не могли оказаться и в другом месте, куда Виолетта могла бы по рассеянности положить их. Выдвинув все ящики и перерыв все бумаги и коробочки в поисках карт, Виолетта озадаченная и слегка встревоженная, села на край кровати.
— Пропали, — сказала она.
— Я сделаю все, что ты хочешь, Август, — сказала Эми, — все, что ты хочешь.
Он склонил голову к коленям и тихо произнес:
— Ты святая, Эми. О боже, прости меня.
— Не говори так, Август, это ужасно.
Она обняла его. Они оба дрожали от холода и от близости друг друга.
— Я читала в книгах, что люди могут любить друг друга какое-то время. Но я не знала, как это бывает.
— И я тоже, Эми.
— Я всегда буду любить тебя.
Он поднял голову, его переполняло чувство грусти и запоздалого раскаяния. Он так любил ее до этого, но никогда его чувство не было таким полным, как теперь, когда он сказал, что не увидит ее больше.
— Я только удивляюсь, почему, — сказала девушка.
Он не мог сказать ей, что это был всего лишь вопросом времени и он не имел серьезных намерений, что на него давили определенные обязательства, которые он некогда принял на себя — о господи, давление, давление…
Он встретил ее здесь, на лужайке, поросшей коричневатым папоротником и незаметной из дома, чтобы порвать с ней и единственной приемлемой и достойной причиной, которую он смог придумать для нее, чтобы объяснить свой поступок, была та, что он не любил ее больше и именно эту причину он после долгих колебаний и множества холодных поцелуев назвал ей. Она встретила его слова с таким мужеством, с такой молчаливой уступчивостью, слезы, что текли по ее щекам, были такими солеными, что ему показалось, что он сказал ей все это только для того, чтобы лишний раз увидеть, какая она хорошая, уступчивая, мягкая; чтобы разнообразить свои чувства оттенком печали и неотвратимой утраты.
— О нет, Эми, Эми, Эми, я никогда не хотел…
Он удержал ее и она уступила, покорилась, стыдясь и не желая показать, что ее обидело то, что он несколько минут назад сказал ей. Ее стыдливость, ее огромные, ищущие его взгляда глаза, ее испуг и отчаянная надежда выбили его из колеи.
— Если ты не любишь, меня, Август, тебе не следует делать этого.