Большой, маленький - Страница 54

— Ты волнуешься, — сказала Клауд.

— Ты делаешь это специально? — спросила Дэйли Алис, обращаясь не только к Клауд.

— Что делаю? — удивилась Клауд. — Расту? Ну, что ты, конечно, нет. В мыслях. Если ты видишь, что это невозможно, откажись от этого… Ты можешь приветствовать это или нет — принимай это, как должное. Или откажись от всего, но не требуй платы, никогда не думай, что возможна какая-либо сделка. — Она подумала об Обероне.

Через окна музыкальной гостиной Дэйли Алис увидела, как Смоки тащился домой, с трудом передвигая ноги. Да, если то, что сказала Клауд было правдой, то это значит, что она вовлекла Смоки в сделку и то, что она дала ему в обмен было ощущение, что это именно они, они сами, те, кто привели ее к нему, те, кто выбрали его для нее, в соответствии с их планом он стал принадлежать ей — долгосрочное обязательство, выгодная и удобная женитьба. Итак, хотя теперь у нее было то, что ей обещали, взамен этого она потеряла теперь то ощущение вещей, которое у нее было до этого. То, чем она теперь обладала — Смоки и обычное счастье — казалось хрупким, могущим исчезнуть и только по воле случая она стала обладательницей всего этого.

Страх; она чувствовала страх — да и могло ли быть иначе, если сделка произошла поистине моментально, она лишь сыграла свою роль и это стоило ей слишком многого, они были вовлечены в такие заботы, чтобы подготовить все это, что она могла вполне потерять их. Неужели они могли быть такими лживыми? Неужели она так мало понимала? И все-таки она боялась.

Она слышала, как торжественно хлопнула входная дверь и спустя мгновение, увидела доктора в красном пиджаке, выходящего навстречу Смоки. В руках у доктора были два короткоствольных ружья и охотничье снаряжение. Смоки выглядел несколько удивленным, потом он быстро зажмурил и открыл глаза и провел рукой по лбу, как бы вспоминая что-то важное, о чем он забыл. Затем, смирившись с неизбежным, он взял из рук доктора одно из ружей. От движения воздуха из трубки доктора, которую он курил вылетело несколько ярко оранжевых искорок. Смоки молча повернулся, чтобы выйти вместе с ним в парк, а доктор все еще продолжал говорить и размахивать руками. Один раз Смоки оглянулся и посмотрел на окна верхних этажей дома.

— Ты волнуешься, — снова сказала Клауд.

Во фланелевом халате и Алисином кардигане через музыкальный салон прошла Софи и две женщины на минуту прекратили играть. Не то, чтобы Софи отвлекла их. Казалось, что Софи даже не заметила их, но это было не так, просто она не подала и вида. Когда она прошла мимо играющих женщин, им показалось, что их окружил целый мир: сильный ветер и черная земля. Было ли это внезапное общее чувство, которое вызывала Софи или сама девушка — Дэйли Алис не знала, но после того, как Софи прошла, что-то как бы прояснилось для нее.

— Куда он идет? — спросила Софи, не обращаясь ни к кому, водя руками по стеклу, как будто это была преграда или прутья клетки, в которой она оказалась.

— На охоту, — ответила ей Дэйли Алис. Она сделала властное лицо и сказала: — Ты волнуешься.

НЕПОКОЛЕБИМЫЕ ХИЩНИКИ

Однажды осенью доктор Дринквотер медленно достал одно из многочисленных короткоствольных ружей, которые хранились в комоде в бильярдной комнате, вычистил, зарядил его и отправился пострелять птиц. При всей его любви к животному миру, а возможно из-за этого, доктор ощутил, что он также заслуживает того, чтобы быть плотоядным животным, подобно рыжей лисе или лесной сове — если бы только это было в его власти. Необъяснимое удовольствие, с которым он ел мясо, обсасывая косточки и облизывая пальцы убеждали его, что это было вполне в его характере. Одна-две охоты в год, несколько птиц с ярким оперением, безжалостно подстреленных в небе и окровавленными, с открытыми клювами принесенных домой, казалось удовлетворяли его самолюбие. Его знание леса и умение неслышно подкрадываться к жертве вполне компенсировало некоторую нерешительность в момент, когда рябчик или фазан вылетали из куста и его охота обычно была удачной и все это давало ему повод думать о себе, как о непоколебимом, жестоком хищнике, когда он разделывал говядину или ел мясо молодого ягненка.

В такие дни он часто уделялся со Смоки, убеждая его в логичности такой позиции. Доктор был левшой, а Смоки стрелял с правой руки и это уменьшало вероятность того, что они могут попасть друг в друга во время охоты и Смоки при всей его невнимательности и нетерпении постепенно превратился в настоящего стрелка.

— Мы все еще на вашей земле? — спросил Смоки, когда они вышли за каменный забор.

— Это земля Дринквотеров, — ответил доктор, — кстати, знаешь, этому лишайнику здесь должно быть, уже сотни лет. — Я и имел в виду, что это земля Дринквотеров.

— Знаешь, — снова заговорил доктор, доставая ружье и поводя им в воздухе, выбирая направление, — я-то не Дринквотер. Это не мое имя.

Это напомнило Смоки первые слова, которые доктор сказал ему при встрече. Он сказал тогда: «Я не практикующий врач».

— Я внебрачный ребенок. — Он надвинул свою матерчатую кепочку поглубже на голову и без затаенной обиды принялся рассматривать чехол ружья. — Я был незаконнорожденным и никогда никто меня не признавал открыто. Виолетта признала меня, а также Нора и Гарви Клауд. Но они никогда не занимались формальностями.

— Неужели? — воскликнул Смоки с видимым интересом, хотя он прекрасно знал эту историю.

— Это семейная тайна, закрытая за семью замками, — продолжал доктор. — У моего отца была тайная связь с Эми Медоуз, ты встречался с ней.