«Однако, — продолжал он писать, — мои желания в этом году немного неясны. Мне бы хотелось один из тех инструментов, которыми ты затачиваешь косу и косаря сена. Мне бы хотелось обладать силой гиббона». Он подумал, что нужно подписаться и поставить дату, но его охватило чувство фатальности происходящего. «Санта, — написал он, — мне бы хотелось быть одним человеком, а не чувствовать себя целой толпой; большая половина людей всегда стремится повернуться спиной и убежать, когда на них смотрят», — он имел в виду Софи, Алис, Клауд, доктора, мать, но больше всего Алис. «Посмотри на меня, Санта, я хочу быть честным и смелым и нести свое бремя. Я не хочу стоять в стороне, пока кучка ничтожных вымышленных проныр устраивает за меня мою жизнь».
Здесь он остановился, заметив, что его трудно понять. Он немного подумал, как закончить свое послание. Он подумал, что нужно написать «всегда твой», но ему показалось, что это будет звучать иронически или даже издевательски и наконец, написал просто, так как его отец обычно подписывал свои письма и что всегда выглядело двусмысленно и ненавязчиво. Он подписался: Эван С. Барнейбл.
Все собрались внизу со своими письмами и высокими бокалами, наполненными сладким ромом со взбитыми яйцами. Доктор держал свое послание свернутым, как настоящее письмо и обратная сторона его была испещрена точками и запятыми; мать достала свое письмо из коричневой сумочки и оно напоминало список покупок в магазине. Огонь в камине поглотил все их послания, правда, отказавшись поначалу принять письмо Лили, которая с пронзительным криком попыталась бросить свой листок прямо в «рот огню»; лишь когда она подросла и стала поумнее, она поняла, что нельзя бросить листок бумаги в центр пламени. Тэси, как всегда настаивала, чтобы они вышли посмотреть, как дым передаст их пожелания Санта Клаусу. Смоки взял ее за руки и посадил себе на плечи. Они вышли на заснеженное крыльцо и смотрели, как улетает дым из трубы и тают снежинки, встретившиеся на его пути.
Когда Санта получил эти послания, он зацепил за уши дужки очков и пальцем прижал их к переносице. Что они хотели от него на этот раз? Короткоствольное ружье, медвежонка, сапожки, несколько совершенно бесполезных безделушек: ну, хорошо. Но насчет остального… Он даже не представлял, до чего еще могут додуматься люди. Но уже было поздно; если он и разочарует их завтра, то это будет не в первый раз. Он снял с вешалки свою меховую шапку и надел перчатки. Уже утомленный, хотя его путешествие еще не началось, он вышел на искрящуюся арктическую равнину, над которой сияли миллиарды звезд и казалось, от них исходил хрустальный звон; зазвенели колокольчики в упряжи северных оленей, когда при его приближении они подняли увенчанные тяжелыми рогами головы; зазвенела под его шагами вечная мерзлота.
Вскоре после рождества Софи стала чувствовать себя так, будто ее спеленали, а потом развернули и развязали как-то совершенно неправильно, у нее появились головокружения и она сначала даже не подозревала о причине этого, а когда она поняла, в чем дело, в ней пробудился страх, интерес и она почувствовала даже некоторый комфорт; это было похоже на новый сладкий сон, правда ожидаемый. Ожидаемый! Да, это подходящее слово.
Ее отец потерял дар речи, когда случайно узнал о положении Софи, но будучи отцом, он ощутил некую торжественность случившегося и не опустился до осуждения дочери и у него не возникло вопроса: что теперь будет — он содрогнулся при мысли о том, что могло случиться, если бы кому-нибудь пришла в голову такая мысль, когда он сам был еще в чреве Эми Медоуз.
— Ну, что же, в доме всем хватит места, — сказала мать, вытирая слезы. — Ты не первая, и не последняя.
Как и все остальные, она поинтересовалась, кто же был отцом, но Софи не говорила или, опустив глаза, шепотом отвечала, что никогда не скажет. Тайну раскрыл случай. Первой, кому она открыла свою новость и свой секрет /или одной из первых/ была Дэйли Алис.
— Это Смоки, — сказала Софи.
— О Софи, — вздрогнула Алис, — нет. Нет, Софи.
— Да, — стояла на своем Софи с вызывающим видом держась за ручку двери комнаты Алис, не выказывая желания войти.
— Я не верю в это, он не мог.
— Ну, как хочешь, — сказала Софи, — тебе лучше смириться с этим, потому что это неизбежно.
Что-то в лице Софи, может быть, ужас и невозможность того, что она сказала, заставило Алис усомниться.
— Софи, — мягко сказала она, после того, как они долго молча смотрели друг на друга, — ты не спишь?
— Нет.
Это было раннее утро; Софи была в своей ночной рубашке; час назад Смоки, почесываясь, вылез из теплой постели, чтобы идти в школу. Софи разбудила Алис — это было так необычно, что в первый момент Алис надеялась… Она откинулась на подушки и закрыла глаза, но больше не смогла уснуть.
— Разве тебе это никогда не приходило в голову? — спросила Софи. — Ты никогда не думала об этом?
— Да, я подозревала. — Она прикрыла глаза рукой. — Конечно, я что— то подозревала.
Софи говорила все это с таким видом, что казалось, она будет очень расстроена, если Алис скажет, что она ни о чем не догадывалась. Алис села в постели, ее охватило внезапное чувство ярости.
— Но чтобы такое… Я имею в виду вас двоих! Как ты могла быть такой глупой?
— Я думаю, мы поддались чувствам, — ровным голосом ответила Софи, — ты знаешь, как это бывает.
Но под гневным взглядом Алис мужество остановило ее и она опустила глаза. Алис заставила себя подняться и сесть.