— Хорошо, — сказала Алис, — тогда это будет последний наш ребенок.
Но она ошиблась. У нее еще родился мальчик, хотя даже Клауд пока еще не знала об этом.
Как бы то ни было, если продолжение рода было тем, что они хотели как поняла однажды Софи, сидя и предаваясь мечтам в павильоне у озера, то этот год должен был принести им удовлетворение. После дня осеннего равноденствия Софи родила ребенка, появление на свет которого приписывалось Смоки. Преодолев смущение, она назвала свою дочь Лайлек, потому что она мечтала, как ее мать будет входить в комнату девочки, неся в руках огромную охапку благоухающей сирени. От этих мечтаний ее отвлекли. В комнату вошла ее мать, неся в руках новорожденную девочку. За ней появились Тэси и Лили. Тэси осторожно несла на руках свою трехмесячную сестричку Люси — все пришли посмотреть на ребенка.
— Посмотри, Люси. Видишь малышку? Она такая же, как ты.
Лили приподнялась на цыпочки, чтобы получше разглядеть личико Лайлек, которая лежала укутанная в пеленки в своей колыбельке рядом с воркующей над ней Софи.
— Она не проживет долго, — сказала вдруг девочка, рассмотрев новорожденную.
— Лили! — воскликнула мать. — Какие ужасные вещи ты говоришь!
— Нет, не проживет, — Лили посмотрела на Тэси. — Ведь правда?
— Нет! — Тэси прижала к себе Люси. — Все будет хорошо. Она выкарабкается.
Видя, что ее бабушка шокирована, девочка добавила:
— Не беспокойся, она не собирается умирать, или что-нибудь в этом роде. Она просто не собирается оставаться.
— Но она вернется, — подтвердила Лили, — позже.
— Почему вы об этом подумали? — спросила Софи, не уверенная в том, что она сможет обрести спокойствие после того, что услышала.
Обе девочки одновременно пожали плечами. Их плечи и брови одновременно поднялись и опустились, как будто в этом не было ничего особенного. Они смотрели, как мать, покачивая головой, помогла Софи заставить Лайлек сосать грудь. Под ее мирное чмоканье Софи почувствовала, что ее клонит в сон, Волнения и удивление слишком утомили ее. Было похоже, что девочка чувствовала тоже самое, и хотя пуповина, соединявшая их была отрезана, наверное, им снился один и тот же сон.
На следующее утро аист улетел с крыши Эджвуда, оставив свое грязное гнездо. Ее дети уже научились летать и не спрашивали позволения у своей матери6 ее муж тоже улетел с надеждой, что следующей весной они снова встретятся. Да и сама она только ждала появления на свет Лайлек, чтобы она могла рассказать эту новость — она выполняла свое обещание. И теперь она взлетела с крыши и отправилась совсем не в том направлении, куда разлетелись члены ее семьи, а туда, куда указывал ее длинный красный клюв. Веер ее крыльев прошелестел над осенней лужайкой, а длинные ноги под животом были похожи на маленькие флажки.
Размышляя подобно луговому мышонку, как пережить зиму, Смоки жадно вдыхал запах летнего неба лежа поздно вечером на земле и глядя вверх, хотя в названии этого месяца была буква «р» и Клауд считала, что это плохо для нервной системы, для костей и вообще для всего тела. Странно, но непостоянные созвездия были именно тем, что он предпочел оставить в памяти о прошедшем лете, но перемены в небе происходили так медленно, казались такими маловероятными, что это успокаивало его. Ему достаточно было взглянуть на часы, чтобы заметить, что созвездия переместились южнее подобно каравану гусей, улетающих к югу… Ночью стал виден Орион и высветилось созвездие Скорпиона; ночь была по-августовскому теплой, но судя по всему это была последняя теплая ночь. Смоки, Софи и Дэйли Алис лежали на спине на вытоптанном овцами лугу, их головы были тесно сдвинуты, как яйца в гнезде, лица казались бледными в слабом свете звезд. Их головы были так близко, что когда кто-нибудь указывал на звезду, вытянутая рука была более или менее в поле зрений остальных; они могли бы провести всю ночь, говоря «вон там, смотри, куда я показываю». На коленях Смоки лежал открытый справочник звездного неба и он смотрел в него, подсвечивая себе светлячком, которого он поймал и посадил в целлофановый пакет из-под датского сыра; света было вполне достаточно, и он не слепил глаза.
— Кемелопард, — сказал он, указывая на качающуюся на севере звезду; она была не очень хорошо видна, так светила на самой линии горизонта. — Это Кемелопард.
— А что такое Кемелопард? — снисходительно спросила Дэйли Алис.
— По существу это жираф, — отозвался Смоки, — верблюд-леопард. Верблюд в шкуре леопарда.
— Ради бога, почему же жираф? — спросила Софи. — Как он попал туда?
— Держу пари, что ты не первая спрашиваешь об этом, — сказал Смоки смеясь. — Представь себе их удивление, когда они впервые посмотрели на небо и сказали: о мой бог, что там делает жираф?
Небесный зверинец промчался перед ними, начав с зоопарка и перейдя на мужчин и женщин, богов и героев; созвездия Зодиака — хотя той ночью не все звезды были хорошо видны — предстали перед их глазами. Туманность Млечного Пути, раскинувшись широкой радугой светила над их головами; Орион приподнял одну ногу над линией горизонта, преследуя свою собаку Сириус. Они раскрыли сиюминутные знаки, которыми обменивались звезды. Юпитер, мерцая, горел на западе.
Смоки с детских лет читал сказки о звездах. Картинки в детских книжках были такими неопределенными и неполными, а сказки, по крайней мере некоторые из них, такими незначительными и обыденными, что Смоки казалось, что все должно быть правдой: Геракл выглядел таким же маленьким, как и он сам и его можно было отыскать на картинке только, если заранее знать, что он там был изображен и где именно искать.