— Ну вот. Мама повела меня к негритянке. Я никогда в жизни так не боялась. Она стала сжимать меня своими огромными ручищами, при этом что-то напевая рычащим голосом и говоря всякую чепуху; она яростно вращала глазами и быстро моргала веками. Потом она стремительно подбежала к маленькому очагу и бросила туда какую-то чепуху; вроде порошка и от него пошел такой сильный запах; она отскочила назад — это было похоже на танец — и снова взялась за меня. Потом она еще что-то бросала в огонь, я уже забыла. Потом все это закончилось и у нее был такой вид, как будто она просто выполнила каждодневную работу; она сказала моей бабушке, чтобы никто не разговаривал со мной. Я была очень худой, как скелет, и мне нужно было как следует кушать. Бабушка почувствовала такое облегчение.
— Ну вот, — она снова дотронулась до него рукой, так как он на минуту отвлекся, заглянув в кружку, — вот они сидят себе за чашечкой кофе, а бабушка достает деньги, а негритянка не сводит с меня глаз. Просто смотрит и все. Слушай, я так перепугалась. Чего она смотрит? Она могла смотреть прямо сквозь тебя, прямо до самого сердца. Потом она вот так подошла, — сказа показала рукой, как она приблизилась, — и стала тихо разговаривать со мной о том, какие мне снятся сны и всякой чепухе, я уже и не помню всего. Потом она взяла колоду старых потрепанных карт, положила на них мою руку, а сверху прикрыла своей ладонью; ее глаза снова начали вращаться, она была как будто в трансе.
Сильви взяла кружку у Оберона, который маленькими глоточками потягивал ром и сам как завороженный.
— О, — вздохнула она, — больше нет?
— Там еще много. — Он встал налить еще ома.
— Нет, ты слушай, слушай. Она раскрывает эти карты — спасибо…
Сильви сделала маленький глоток, ее глаза округлились на мгновение и она стала похожа на того ребенка, о котором рассказывала.
— И гадалка стала по картам предсказывать мою судьбу. Вот когда она узнала мое будущее.
— И что же она нагадала? — он снова уселся на кровать на свое место. — Большое будущее?
— Великое, — ответила девушка с заговорщическим видом. — Величайшее.
Она засмеялась.
— Негритянка не могла поверить в то, что сама говорила. Этот худющий ребенок в поношенном домашнем платьице — и такое великое будущее. Она смотрела то на меня, то на карты. Мои глаза округлились и я подумала, что сейчас заплачу, а бабушка будет меня утешать, а негритянка расшумится и я только хотела…
— Нет, ты скажи конкретно, — перебил ее Оберон, — что она тебе предсказала?
— Ну, конкретно она сама не знала. — Сильви засмеялась, все это выглядело довольно глупо. — Это единственное, что меня волнует. Она предсказала большое будущее. Но не сказала, что именно меня ждет. Может быть, я буду королевой, королевой мира. Или что-нибудь еще.
Ее веселье сменилось задумчивостью.
— Я уверена, что это будущее еще не наступило, хотя часто представляла его себе. Я представляла эту картину. Там был такой же стол, похожий на длинный банкетный стол, и накрыт белой скатертью. На нем всякие вкусные вещи. Стол буквально ломится от еды. Но все это где-то в лесу. Вокруг деревья и все такое. А посреди стола пустое место.
— Ну?
— Ну и все. Я только что видела это. Я думала об этом. — Она бросила на него быстрый взгляд. — Держу пари, что ты никогда не знал никого с таким большим будущим, — сказала она, улыбаясь.
Ему не хотелось говорить, что едва ли он знал кого-либо, кто не интересовался бы будущим. Будущее было чем-то вроде секрета, о котором не принято было говорить всем в его доме в Эджвуде; и что никто из них не имел права вызнавать секреты, за исключением особых случаев или если в этом была большая необходимость. Он бежал от самого себя. Он был уверен, что переступил черту, подобно гусям, улетающим от Братца Северного Ветра на своих сильных крыльях: здесь ветер не мог заморозить его. Если он хотел найти свою судьбу — это будет его собственный выбор. Например, ему хотелось владеть Сильви и принадлежать ей.
— Наверно, это забавно? — спросил он. — Иметь будущее?
— Не очень, — ответила Сильви. Она снова обхватила себя руками и слегка вздрагивала, хотя огонь хорошо согревал комнату.
— Когда я была маленькой, надо мной все подшучивали из-за этого. Кроме бабушки. Но и она не могла удержаться от того, чтобы всем подряд не рассказывать об этом. И негритянка тоже говорила. А я так и оставалась для всех гадким худеньким ребенком, который не пачкает пеленки — и то спасибо. — Она в смущении поерзала под одеялом и повернула кольцо на пальце.
— Большое будущее Сильви. Это было предметом постоянных шуток. Однажды, — она оглянулась, — однажды появился настоящий старый цыган. Мама не хотела его впускать, но он сказал, что пришел из Бруклина, чтобы повидать меня. Тогда она разрешила ему войти. Он был такой симпатичный и очень толстый. И он смешно говорил по— испански. Потом меня притащили в комнату и показали ему. А я ела куриное крылышко. Как только он увидел меня, его большие глаза стали еще больше, а рот в изумлении открылся. А потом он упал передо мной на колени и сказал: «Вспомни обо мне, когда ты придешь в свое королевство». И он дал мне вот это.
Она протянула руку ладонью вверх и повернула ее, чтобы я мог рассмотреть серебряное кольцо со всех сторон.
— А потом мы все помогали ему подняться с колен.
— А что было дальше?
— Он вернулся в Бруклин. — Она помолчала, вспоминая того человека. — Знаешь, он мне не понравился. — Сильви засмеялась. — Когда он уходил, я положила куриное крылышко ему в карман. Он даже не заметил. Я положила в карман его пальто в обмен на кольцо.