Большой, маленький - Страница 89

— Пора начинать мыться, — сказала Софи. Он отправил утенка в плавание, лелея несбыточную мечту: пустить в плавание сразу всех светло-желтых утят; вне всякого сомнения, это была бы флотилия суперчистоты.

— Лайлек заставила светлячков танцевать, — повторил мальчик.

— Да? Вымой за ушами.

Он всегда удивлялся, отчего, как только он упоминал о проделках Лайлек, его тут же заставляли что-нибудь делать. Однажды его мать сказала, что будет лучше, если он не будет столько говорить о Лайлек Софи, потому что это может расстроить ее, но он подумал, что хватит с нее и того, что он не будет говорить слово «ваша Лайлек».

— Ваша Лайлек пропала.

— Да.

— Еще до того, как я родился.

— Да, это так.

Лайлек сидела на высоком стуле, переводя взгляд с одного на другого и совершенно не двигаясь, как будто все это ее не касалось. У Оберона было множество вопросов относительно двух Лайлек /или трех?/, и всякий раз, когда он видел Софи, у него возникали новые вопросы. Но он знал, что существовали тайны, о которых он не должен был спрашивать; когда подрастет — тогда и узнает.

— А Бетси Берд выходит замуж, — сказал он. — Снова.

— Откуда ты это знаешь?

— Тэси сказала. А Лили сказала, что она выходит замуж за Тери Торна. А Люси сказала, что у нее будет ребенок. Уже. — С заговорщическим выражением лица, он копировал тон своих сестер.

— Ну, хорошо. Я уже слышала об этом. Еще до твоего прихода, — сказала Софи. Он неохотно расстался с утенком. Его четкие очертания размылись водой и стали мягче; во время следующего купания исчезнут глаза, потом нос из широкого превратится в острый и совсем исчезнет и наконец, он превратится в бесформенный чистый кусочек.

Зевая, она энергично растерла его полотенцем. Она вытирала его не так тщательно, как мама, и часто оставляла мокрые места на руках и ногах.

— Почему ты никогда не выходила замуж? — спросил он.

— Никто не предлагал мне.

Это была неправда.

— Руди Флуд предлагал тебе, когда умерла его жена.

— Я не любила Руди. Кстати, а где ты об этом слышал?

— Мне сказала Тэси. А ты когда-нибудь влюблялась?

— Да, один раз.

— А в кого?

— Это секрет.

КНИГИ И СРАЖЕНИЯ

До семи лет Оберону не говорили, что его Лайлек исчезла, хотя задолго до этого он перестал говорить с кем бы то ни было о ее существовании. Но у него всегда было много вопросов. После того, как ребенок перестал настаивать на том, чтобы для его воображаемого друга оставляли место рядом с ним за обеденным столом и чтобы взрослые не садились на стулья, где сидит его друг, может ли он продолжать с ним дальнейшую дружбу? И как себя поведет дальше его воображаемый друг: будет ли он исчезать медленно по мере того, как реальная жизнь будет становиться отчетливей или в один прекрасный день он исчезнет, чтобы никогда не появиться снова, как это сделал Лайлек? Все, кого он спрашивал, говорили, что ничего не помнят об этом. Но Оберон думал, что они, наверное, прячут старых маленьких привидений и им просто стыдно сказать об этом. Почему он так ясно все помнит?

Это был особый июньский день, прозрачный, как вода, лето было в самом разгаре — в этот день Оберон подрос. Утро он провел в библиотеке, растянувшись на большом, мягком диване, ощущая вытянутыми ногами его прохладную кожу. Он читал или во всяком случае держал перед собой тяжелую книгу и смотрел на бегущие перед глазами строчки. Оберон всегда любил читать; его страсть к книгам началась задолго до того, как он научился хорошо читать, когда он сидел с отцом или сестрой Тэси у камина, поджав ноги и поворачиваясь всем телом, когда они перелистывали непонятные ему страницы огромной книги с картинками, и чувствовал при этом необъяснимое спокойствие и уют. А когда он научился разбирать слова, удовольствие неизмеримо возросло. Книги! Открывать огромные фолианты, перелистывать страницы, вдыхать запах. Среди всех книг больше всего ему нравились большие и старые, которые стояли на нижних полках в золотисто-коричневых переплетах. В этих больших и старых книгах хранились настоящие секреты; хотя он подвергал все параграфы и главы критическому разбору, в свои юные годы он не мог постичь всех тайн и это доказывало, что книги устарели, были скучны и глупы. Но все же они сохраняли свое очарование. Одной из книг, которую в тот момент держал в руках Оберон, было последнее издание «Архитектуры деревенских домов» Джона Дринквотера. Лайлек от скуки перебегала из одного угла библиотеки в другой, позируя и изображая из себя манекен в витрине магазина.

— Эй, — окликнул Смоки сквозь открытую двойную дверь, — что ты там делаешь в душной комнате?

— Ты был на улице? — вмешался Клауд. — Посмотри, какой день!

Он не отозвался и медленно перевернул страницу. С того, места, где он стоял, Смоки мог видеть только стриженный затылок сына /стрижка была такой же, как и у самого Смоки/ с двумя ярко проступавшими сухожилиями и ямочкой между ними и верхнюю часть книги, и скрещенные ноги в тапочках. Даже не глядя он мог бы сказать, что на Обероне была надета фланелевая рубашка с застегнутыми на пуговицы манжетами — он носил ее независимо от того, какой была погода. Он почувствовал нечто вроде беспокойства и сожаления.

— Э-эй, — снова позвал он.

— Папочка, — откликнулась Оберон, — скажи, это правдивая книга?

— А какая это книга?

Оберон приподнял книгу и покачал ею, чтобы можно было разглядеть обложку. Смоки почувствовал какой-то толчок изнутри. Много лет назад точно в такой же день, возможно именно в этот день, он сам открыл эту книгу. С тех пор он не заглядывал в нее. Но теперь он знал ее содержание намного лучше.